Судьба одного практиканта. Часть 2

Ближе к традиционному 10-ти часовому перервыву на чай, Капон забежал сменить мокрую училищную робу, и обнаружил, что Степан ведомый чувством голода или любопытства, всё же вылез из клетки и обследовал теперь "вольер". Капон немало рискуя, успел отвести в сторону клетку и закрыть дверь "вольера". Всё, дело было сделано. Отработав положенное время до обеда, практиканты решили взяться за науку и занялись выполнением учебных заданий, с чувством удовлетворения поглядывая на Степана в его новом жилище. Ребята уже было совсем расслабились, когда Степан начал проявлять беспокойство, шипя и радуваясь на пару размеров больше, чем он был на самом деле. Дело было в общем то обычное, и этому ребята не придали этому должного внимания до тех пор, пока Степан не забесновался и не тюкнул со злости сверлёное оргстекло "вольера" своим жутким клювом, оргстекло сразу треснуло, практиканты оглянулись на необычный треск, встретились взглядом с красными от злобы глазами монстра и растерявшись на мгновение, увидели как Степан наносит ещё один сокрушительный удар по оргстеклу, которое не выдержав напора развалилось на куски, освобождая проём для выхода-вылета в каюту славной пичуге. Понимая, что выбора у них никакого нет, ребята выскочили из каюты, захлопнув дверь и оставив бушевать за ней, уже праздновавшего победу Степана. Немного отомстив за себя, Степан слегка успокоился и теперь контролировал пространство, как воздушное, так и палубное в пределах практикантской каюты, не давая даже приоткрыть дверь, не то что войти и собрать распотрошённые подушки, тетради и книги.

Срочно собрав военный совет в соседней, дружественной практикантской каюте, Капон и совладелец попугая-радист решились на штурм, понимая, что альтернатива одна: спать в коридоре...Для штурма был разработан план с использованием одеял. Когда группа захвата ворвалась в каюту, несмотря на предупреждающие крики оттуда, что пощады никому не будет и что розовые какаду так просто не сдаются, Степан принял неравный бой, метаясь по каюте в неистовстве и истерике и прокусив до крови палец Капона, несмотря на прикрытие радиста, пытавшегося безболезненно для себя накинуть одеяло на кровожадную птицу. Но силы были не равны, и пролив первой крови, оставив вместе с подушечными перьями на полу, половину своих Степан был прижат 3-мя одеялами и позже запихнут в надежную и проверенную временем клетку, где он еще некоторое время продолжал негодовать и угрожать всем приближающимся к клетке. Позже, сорвав остатки злобы на огрызке початка кукурузы и выправив остатки перьев, поработавшим за этот день на славу клювом, он успокоился в накрытой одеялом, затемнённой клетке. Вольер был демонтирован, порядок в каюте постепенно восстановлен, убытки посчитаны и оплаканы, подушки заменены, испражнения Степана оттёрты и отстираны. Наступила полоса затишья и перемирия, изредка оглашаемая из клетки напоминанием о том, что всё в этой жизни временно и нет смысла питать иллюзии на этот счёт...

Капон, за переход до Сингапура умудрился продать панно из ракушек и одному из матросов и слона-табуретку мотористу по демпинговым ценам, рассчитался с небольшим долгом и обзавёлся наличностью.

Тем временем судно дошло до Сингапура и бросило якорь на внешнем рейде, среди множества других судов. Поскольку мастер планировал сделать кое-какие покупки в Сингапуре, то за счёт культфонда, который выделялся в то время пароходством, был заказан катер и все незадействованные в бункеровке лица смогли выбраться в этот привлекательный город. Капон занял ещё немного денег, прикинув свои возможности, вычеты и взаимозачёты и естественно также пристроился на борту катера. В Сингапуре он приобрёл фотокамеру за 10 долларов, автомагнитолу с колонками за ту же сумму, кофеварку за 18 и ещё что-то по мелочи на подарки дома. Истратив все деньги на приобретения, он вновь оказался на мели, оставаясь ещё в долгах, но зато в каюте теперь был полный комфорт: попугай в клетке, кофеварка на столе, бренчащие блатными мелодиями колонки с мигающей от натуги автомагнитолой. Зачем ему понадобилась автомагнитола объяснить он не мог, просто захотелось и всё, хотя в планы и входило пристроить на машину у дядьки в деревне...

Переход до Суэцкого канала в общем-то не был ничем примечателен, Степан приобвыкся к обстановке и соседям по каюте и не бузил по напрасну. И даже был пару раз вынесен погулять в клетке наружу, вместе с коллегой по неволе-какаду буфетчицы, под ласкающие теплом, лучи солнца, на которое так богат регион Индийского океана. При проходе в Суэцком канале, Капон сменял фотоаппарат и дермантиновые ботинки из Индонезии на чеканные египетские "декоративные тарелки" и адаптер на 12в для своей автомагнитолы у египетских швартовщиков, чинно разложивших как обычно, свой товар на палубе. Первый порт по пути в датский Колундборг был в Испании, туда мы и зашли, чтобы оставить часть груза там. Там, в порту, бизнес-группа предложила местным работягам индонезийские духи, экзотические поделки, и некоторые другие товары из Вьетнама и Индонезии, которые надо заметить нашли своих покупателей, принеся прибыль от 30 до 100%. Что-то продал там и Капон, избавляясь от набранного хлама и финансово поднимая себя.

На переходе от Испании до Колундборга, в кормовом трюме произошло самовоспламенение копры, причиной которого стало попадание воды из ахтерпика, через обвалившуюся от гнили переборку. Груз был подпорчен и дымился, и в Колундборге нас поставили на отстойный причал, произвести безопасную выгрузку испорченного груза. Отстойный причал был очень далеко от города и любых людских поселений, тем не менее это не помешало судовым бизнесменам установить торговый контакт с датчанами с барж, кучковавшихся неподалёку, и с работягами, работавшими у нас на судне. В ход пошли и панцири черепах из Вьетнама, и фаянсовые слоники-табуретки оттуда же, по поверью в Скандинавии, приносящие счастье в дом, и вьетнамские фаянсовые бочонки-табуретки, счастье может и не приносящие, но сидеть на них, одевая обувь было можно, любуясь расписными узорами на них.

Поделки индонезийских мастеров также привлекли внимание, и слоновьи бивни из мастики и чучела мангуста и змеи, также принесли некоторое обогащение их владельцам, как впрочем и египетские чеканные тарелки. Торговля пошла несколько на спад, когда немногочисленные датчане-покупатели насытились экзотикой, но слоники и бочата-табуретки, да и тарелки ещё имелись в наличии, и народ спешил избавиться от лишних тяжестей и обуз, уже прознав про возможный следующий рейс: из Антверпена с зерном в Вентспилс, и затем на ремонт в Ригу.

К тому времени Капон и радист-сообщник уже трезво оценив ситуацию, отдавали себе отчёт о возможных проблемах с попугаем. И поддавшись на уговоры бизнес-группы, заинтересованной в комиссионных от возможной сделки, они решили продать Степана, точнее попытаться предложить, но пока у них это плохо получалось. Но тут, один затащенный поглазеть на белую кобру датчанин-работяга поинтересовался, нет ли ещё чего-нибудь интересного в сусеках, кроме уже представленных ему всех "сокровищ Али-Бабы", и тогда ему был продемонстрирован практикантский какаду. Датчанин поинтересовался предложенной ценой,( а Степана оценили в 500 долларов) покачал головой и сказал, ему самому такое чудо не нужно, тем более живое, не то что чучело белой кобры, и что он поговорит со знакомыми в одном баре, может они этим и заинтересуются.

Стало ясно, что это вежливая отговорка...Бизнес совсем встал на якорь, и бизнес-группа решила во что бы то ни стало добраться до города и там отдохнуть от сует. В расчёте на гостей-покупателей, неожиданно сдержавших неправдоподобные обещания вернуться и что-нибудь купить, все товары были снесены в одну каюту, минимальные ценники обозначены, и ключи отданы мне, поскольку в город я не собирался, но заинтересованный процентом от возможных сделок, я сломался...Практиканты тоже в город не поехали, экономя видно деньги, да и воспоминания о приключениях на датской земле были наверное ещё свежи.

В Сингапуре народ набрал различной аппаратуры по приемлемым ценам. Взял себе музыкальный центр и я, и теперь выключив свет в каюте, под ритмы Dire Straits я лежал и расслаблялся, прикидывая возможные планы на будущее. СД уже закончился, но вставать и менять его было лень и я погрузился в дрему. Проснулся я от того, что кто-то приоткрыл дверь каюты, и просунув руку в образовавшуюся щель, пытался нащупать выключатель. Наконец ему это удалось и в проеме появилось лицо артела, стоявшего в то время на вахте у трапа. Он пробормотал, что к тебе пришли и при этом, почему-то поглядывал вверх. В дверном проёме показалась фигура без головы, заслонившая и свет из коридора и пытавшегося прошмыгнуть под рукой фигуры в татуировках, артела. Секундой позже показалась и голова фигуры, бритая наголо и с серьгами в ушах, оказывается сразу не вошедшая в панораму. Свет из коридора пропал окончательно, когда пространство рядом заполнила вторая такая же, вся в татуировках фигура, с похожей на первую головой. Человек, обладатель первой фигуры, окинул взглядом убогую келью советско-российского моряка и наткнувшись на меня взглядом, что-то то ли прорыгал, то ли прорычал или промычал, но в любом случае я не понял.

Но первое, что мне пришло в голову, это то, что артел как всегда что-то напутал, и эти двухметровые детины пришли все же не по мою душу, во всяком случае я очень на это надеялся. Но один детина явно намеревался втиснуться ко мне в каюту, другой, отодвинувшись слегка в сторону поглядывал то на меня, то на растерявшегося артела, не успевшего ретироваться. Я вдруг сообразил, что нам будет не совсем удобно выяснять что-либо у меня в каюте и мы можем и не поместиться при таких-то габаритах гостей, и что это скорее всего чем-то недовольные покупатели духов и слонов, за которые мне, за отсутствием бизнес-группы, придется теперь отдуваться.

Я протиснулся в коридор, давая понять громилам, что в коридоре больше места. Громилы делали недоумённый вид, удивляясь почему я их не понимаю. Надо сказать честно, в то время мой английский был ещё не на той высоте, чтобы сходу понимать любые гортанные звуки, изрыгаемые откуда-то сверху. Но вскоре я разобрал знакомое слово сувенир и where is ...что-то, что по звуку было близко к приступу рвоты. Но ребят явно не тошнило и они что-то хотели видеть. Я догадался, что они хотят посмотреть скорее всего вьетнамо-индонезийские сувениры и открыл каюту-магазин. Изобразив заинтересованные лица, гости поводили бритыми головами, посмотрели всё что там было, для вежливости спросили цену и собрались было уходить, как тут явился артел с ещё одним парнем, меньшим, чем первые двое ростом и одетым поприличнее по нашим меркам. В нем я узнал покупателя белой кобры, он перекинулся парой фраз на своём родном датском наречии с громилами, и стал объяснять как можно доходчивее в чем собственно суть проблемы, при участии одного из гостей-шкафов, по прежнему изрыгавшего непонятное для моего уха слово. С помощью жестов они дали понять, что пришли посмотреть птицу, ту, что была представлена днём для продажи. Тут до меня дошло в чём дело, и что слово так похожее на рвоту было английское "бёрд"-птица, на сердце отлегло и я повёл гостей в каюту к практикантам, которые поначалу испытали те же чувства, что и я, увидев заглядывающих к ним громил, бритых наголо с серьгами в ушах, в майках обнажавших покрытые татуировками бицепсы. Но бизнес есть бизнес, и мы приступили к делу.

Поскольку из всех русскоязычных, присутствовавших там, я обладал несколько большим словарным запасом английских слов, то и основное бремя общения выпало на мою долю. Степан дремал в клетке, покрытой одеялом, чтобы на стоянке не создавать лишнего шума. Когда занавес был сдёрнут и он предстал во всей своей стати, то он будучи однотонным, лишенным в боях части своего перьевого покрова существом, создавал впечатление больной курицы, что явно не играло на руку продавцам. Некоторое разочарование промелькнуло и на лицах потенциальных покупателей. Степан продрал ото сна глаза и увидев чужаков в непосредственной близости зашипел, раздулся, и раскинув по орлиному крылья, заорал на незванных гостей благим матом. Это сменило настрой покупателей, и они переспросив о цене, поинтересовались возрастом Степана. Реального возраста конечно никто не знал, поэтому сказали то, что сказал индонезийский продавец: 3 месяца, предъявив липовое свидетельство, которому по моему не поверили даже доверчивые датчане. Но тем не менее мы приступили к обсуждению цены, заниженной покупателями до 200 долларов. Долго бились, обсуждая достоинства и недостатки Степана, тем временем "забившегося в угол" круглой клетки и шипевшего на обступивших его безкрылых существ. Отдавать Степана по дешёвке, практиканты не хотели и в конце концов цену удалось поднять до 300 долларов, когда вдруг один из покупателей, по своей несоответствующей внешности наивности, протянул руку и собирался было сунуть палец между прутьев клетки. На долю секунды Капон опередил Степана и отдёрнул руку неопытного "натуралиста". На том месте, где должен был быть палец, лязгнул о прутья мощный бронебойный клюв. Ничего не понявший "натуралист" недоуменно спросил в чем собственно проблема, и почему нельзя оценить товар так сказать на ощупь, хотя такая реакция и бойцовские качества птички не требовали комментариев и подняли рейтинг какаду в глазах, заскучавших было от затянувшейся сделки, датчан.

Для пущей наглядности на отвёртку был посажен сухой початок кукурузины и поднесен к прутьям, вновь имитируя чью-либо руку. Случившееся далее, не требует описания, но увиденное привело покупателей в неописуемый восторг и цену удалось поднять до желаемых 400 доларов. В принципе такая сумма хорошо делилась на 2-х практикантов и потому вполне устраивала их. Но в работе по совершению сделки участвовало немало народу, претендовавшего на комиссионные. Вокруг них и развернулось сражение, для чего вновь, в рекламных целях, были задействованы скрытые резервы злости Степана, выплеснутые на просунутую в клетку отвертку. Степан пришелся ребятам-датчанам по душе, искавшей видимо чего-то близкого и родственного, и несмотря на их наивные примочки об отсутствии более денег и об остатках денег мелочью, все же им пришлось добавить ещё 20 долларов в датских кронах, после веского аргумента о дороговизне клетки. Ударили по рукам, пересчитали деньги и уже не обращая внимания на запоздалые истошные вопли Степана, накрыли клетку одеялом, и внушительного вида процессия загромыхала по трапам.


Всё, эпопея с какаду была благополучно закончена, Степан мчался тем временем в машине, в накрытой судовым одеялом клетке, в новую, возможно и лучшую, чем до селе, жизнь в неволе с новыми, близкими по боевому духу и виду хозяевами. Позже, получив свои комиссионные, бизнес-группа активно насела на буфетчицу, также купившую себе ручного попугая-самку, с уговорами продать и его, но она устояла и решила оставить его себе, слабо представляя возможность его транспортировки домой. Капон и сообщник поделили полученный доход, Капон получил 200 долларов, отдал долги и у него теперь в активах появилась приличная для него сумма, где-то в 170-180 долларов, после всех вычетов и приобретений. Это было лучше, чем ничего, и он был в принципе доволен и уже строил планы о возвращении домой к учебе, что планировали и остальные практиканты, благо перешвартовавшись на другой причал, где судно было доразгружено, мы получили новое задание и стало точно известно, что после Колундборга, мы в балласте делаем переход до Антверпена (Бельгия, кто не знает), грузимся зерном в мешках и идём в Вентспилс (Латвия) на разгрузку, после чего в Ригу на ремонт.
Без особых приключений дошли до Антверпена, где ещё толком не дождавшись швартовки, набежала толпа, эмигрантов-кавказцев, почему-то называвших себя евреями. Внося некий ажиотаж и сумятицу, они, в борьбе с конкурентами и друг с другом, насели на судовой народ с предложением купить автомашины, имея неплохой процент с этого, и живя припеваючи в Бельгии только с продаж машин в Россию. Получив разрешение от капитана на приобретение авто, народ кинулся на просмотры.

Люди, метаясь от одного гаража к другому, пытались сделать свой выбор. В то время советские (российские) авто ценились почти в раза дороже своих иностранных собратьев, поскольку ввоз отечественных автомобилей был беспошлинным без права отчуждения 2 года для любого физического лица. Иномарки же подпадали под пошлину, и потому стоили недорого, в виду отсутствия спроса. Однако для физических лиц пробывших 6 месяцев за пределами РФ, льгота всё же была и при провозе иномарок, чем и не преминули воспользоваться многие члены экипажа, поскольку было чётко посчитано, что к приходу в Ригу у нас выйдет этот срок в 6 месяцев. Воспользовался такой возможностью и сообщник Капона-радист-практикант, купив у женщины на авторынке старенький Форд-Таунус, с виду в приличном состоянии, за 450 долларов, как известно скопленных им, в отличие от Капона. Купил машину Форд-Эскорт у кавказца-маклака и практикант-электромеханик, красного цвета за 550 долларов, позже проданную им в России уже российским кавказцам в 5 раз дороже. Когда желающие купить машину уже сделали приобретения, маклаки стали уламывать и тех, кто был в каком-либо сомнении. Подошел маклак и к Капону, в надежде найти в нём клиента. Капон было разочаровал его, сказав, что он практикант и денег на машину у него нет, маклак слегка огорчившись отошёл в поисках другого, но не видя перспективы вернулся к Капону и поинтересовался сколько у него всё же есть денег. Капон ответил, что 150.

Маклак попытался раскрутить его на большие расходы, хотя бы на 250, полагая очевидно, что тот просто жмётся. Но Капону жаться было не над чем, и маклак, найдя для просмотра ещё пару потенциальных покупателей, предложил Капону поехать присмотреть что-нибудь за его деньги. У Капона с собой не было водительского удостоверения, а так как машины планировалось гнать из Риги, то помочь ему в этом желающих было мало. Капон побегал, поискал свободных обладателей прав, поскольку многие были уже заняты. Ему удалось уломать 2 штурмана, который ещё сомневался купить-не купить, и меня, как запасной вариант. И он поехал на смотрины. Там его кавказцы-профессионалы уломали таки на покупку старенького Опеля-Аскона за 160 долларов и 2 блока сигарет, и вскоре старый добрый Опель синего цвета, с кляксами, заклеивающими коррозийные места, встал в ряд, с готовыми к погрузке другими авто. Несмотря на такую цену, машина была ещё на ходу, спортивного вида, с двигателем 2,8 литра, и мощно откликалась даже на лёгкое нажатие на педаль акселератора и брала с места, как дикий необъезженый мустанг. Несмотря на изношенные сиденья и неприглядный вид вообще, Капон был доволен, ведь это была, пусть такая, но его собственная машина. Правда теперь он снова остался без денег, так необходимых курсанту, но у него была надежда вернуть их, продав позже машину в России, где бы она стоила значительно дороже вложенных 160 долларов.

Погрузка подходила к концу, боцман с матросами готовил приспособление для погрузки частной собственности на борт. Кормовой трюм оставался пустым вследствии обвала переборки ахтерпика и по сути можно было погрузить все машины туда, но по непонятным для нас причинам, капитан не разрешил и дал добро на погрузку лишь на открытую палубу судна. Несколько хитрецов, первыми подогнав свои новые приобретения, сразу заняли места для них на палубе вдоль комингса кормового трюма, у самой надстройки, спрятав их от ветра и брызг морской воды, да от глаз деда и мастера, что давало возможность выполнения мелкого ремонта в рабочее время. Как это всегда происходит, дружно грузили лишь самые первые машины, самые умные же, как обычно, погрузив свои машины, под разными благовидными предлогами переставали помогать в погрузке другим и занимались своей собственностью.

Новоиспеченные автовладельцы суетились определяя очередность погрузки, потому как машины не самых хитрых следовало грузить вдоль левого борта от надстройки в нос, на открытую палубу, как было разрешено и предписано капитаном. Получилось так, что машину Капона, как самую дешёвую из всех приобретённых, и в соответствии с рангом владельца, погрузили почти самой последней, на место под самым полубаком.

Оставшиеся 2 машины поставили на другой борт, где-то посередине. Машины закрепили понадёжнее, как могли, в спешке отшвартовались, благо было уже 2 часа ночи и лоцман был уже давно на борту, млея от уже не первой чашки капитанского кофе. Народ разбежался до утра, дотянул до обеда и ринулся инспектировать свои авто. После обеда, отработав остаток рабочего дня в обсуждении последних покупок и обнаруженных в них проблем, автовладельцы приступили к ремонту и приведению в порядок всего, что на их взгляд этот порядок и нарушало в их новых игрушках. Капону также не было чуждо ничто человеческое, и он глядя на бывалых автомобилистов, вооружился инструментом, которого разом стало не хватать на судне, и сняв все сидения у себя в машине, вычистил, запылесосил и оттёр, где это было можно салон, и наконец постирал чехлы, закончив наведение автомакияжа общей помывкой снаружи. Машина несколько преобразилась, сделала вид, что засияла и Капон теперь не выходил из неё, представляя как он будет мчаться, ревя мощным мотором, по родным просёлкам. На следующий день, Капон зашкурил ржавые, но ещё не прогнившие до дыр места и подкрасил их, натянул стиранные чехлы на сидения и установил автомагнитолу с колонками, купленные, как уже упоминалось ранее, в Сингапуре. Теперь Капон не мог насладиться своим пребыванием внутри, ощущая себя если не настоящим Аль-Капоне, то по крайне мере непростым парнем, каким он не был в начале своей морской трудовой деятельности. Он периодически заводил машину, давая газу и выводя мощный движок на повышенные обороты, заглушавшие громкое бренчание блатных напевов из динамиков в машине, которые он крутил для гостей-практикантов, забегавших оценить обстановку.

Ближе к Северному морю было получено штормовое предупреждение, и автомобилисты подкрепляли на палубе свои машины как могли. Северное море однако проскочили без особых проблем, сетуя на то, что мастер всё же зря не позволил погрузить машины в трюм, так как волнишка нет-нет, а заплёскивала на борт, радужно заливая мелкими брызгами и без того ржавеющие автомобили. Пройдя датские проливы, мы надеялись на Балтийское затишье, но явно просчитались с этим, абсолютно зря бегая смывать с машин морскую соль пресной водой. Ветер только усилился, началась сильная качка, какую никто из моряков не ожидал от умеренной Балтики, всё начало, как и водится в таких случаях, летать и в каютах, и на камбузе и в машине, несмотря на принятые меры и крепёж. Народ в волнении бегал к лобовым иллюминаторам смотреть свои машины, и не выдержав переживаний подбегал к ним, пытаясь ещё что-то подтянуть и подкрепить, немало рискуя быть сдутым или сбитым с ног. Увидев такие шевеления на палубе, капитан запретил выход безумцев на палубу своим приказом. А ветер лишь усиливался и усиливался, поднимая на дыбы тёмные Балтийские воды, которые теперь нещадно заливали палубу, целиком накрывая всё, что на ней было. Народ, кто с интересом, кто с тоской, наблюдал через верхние лобовые иллюминаторы и с мостика, на творившееся снаружи. Все двери были задраены и нижние иллюминаторы закручены на броняшки, и теперь автовладельцы под различными предлогами забегали то на мостик, то в гости к комсоставу, живущему на верхних палубах в лобовой части надстройки.

Помучавшись от бортовой качки и вдоволь накувыркавшись, дождавшись ещё большего усиления ветра, капитан сбавил и без того хилый ход, изменил курс судна, став поперёк волны, и подставляя левую скулу корпуса под мощные удары стихии. Теперь волны, сильно ударяясь о нос, легко переваливались через него, прокатывались до самой надстройки, накрывая всё пенящимися водоворотами, и докатившись до тамбучин разбивались, заплёскивая брызги на иллюминаторы мостика. Не стоит говорить о настроении владельцев машин, которые были в любом случае дороги для каждого ровно на сумму истраченную на них, исходя из финансовых возможностей каждого из моряков. В воображении почти каждого фантазия рисовала, как его машина сначала ослабила крепление, переваливаясь с бока на бок, затем одна за другой растяжки лопаются, не выдерживая нагрузки от давления на машину потоком воды, и наконец она съезжает к фальшборту и бьётся обо всё, что выступает на палубе...зрелище не для слабонервных, однако. И вот когда зарисовки фантазии достигают своего апогея, автовладелец не выдерживает, пробирается на мостик, и не получив шанса днём, из-за сильного дождя, убедиться в том, что всё пока в порядке с его машиной, он умоляет помощника посветить ратьером и пробить лучом кромешную, кипящую пучиной, тьму, скрывающую его сокровище. Походы на мостик уже приелись вахтенному помощнику, и поскольку его машина так же стояла на палубе перед ним, то он заявил, что бегать на мостик не надо, что он будет проверять машины часто, и если что, то даст знать пострадавшему, хотя тот не смог бы ничего поделать, даже глядя как убивается о борт его "железная подруга". Но вроде обошлось без этого, шторм стал стихать, и после почти 3 дней бессонных и беспокойных ночей, народ пошёл смотреть, что сталось с их достоянием. Большинство с радостью для себя обнаружили, что крепёж выдержал, хотя и порядком ослаб, чуть не воплотив фантазии в реальность. Однако радость была омрачена открытием дверей авто, освободивших ниспадающие потоки воды из салона. Водой были заполнены почти все автомобили по левому борту, в большей или меньшей степени, в зависимости от качества уплотнений и интенсивности воздействия стихии. Пострадала и машина одного из хитрецов, забивших себе достаточно безопасное местечко у кормового трюма, её сорвало с креплений и шмякнуло о поручень трапа, сформировав кузов, с необычно вогнутыми обводами багажника. Но больше всех, как оказалось, не повезло Капону. Его ждала страшная картина: одна из немалых волн, перескочив бак, обрушилась прямо на его "ласточку", вынесла лобовое стекло, прошла через чистенький салон, и смыв за собой колонки, вышла, унося и заднее стекло. Последующие волны уже просто проходили через машину насквозь, полоская и без того отдраеный Капоном салон и всё, что было в нём, включая и магнитолу. Это была катастрофа, ибо вложив в эту машину практически всё, что у него было, Капон это всё разом и потерял. Но недаром он носил такую кличку, он выстоял под таким ударом судьбы. Как и другие, он предпринял попытки вернуть машине жизнь: сушил кресла, половое покрытие, вставил, неизвестно как уцелевшее лобовое стекло, заклеил плёнкой проём от заднего стекла. Умудрился вроде даже пару раз завести её, но машина была фактически потеряна.

Судно прибыло в Вентспилс, на борт набежали работяги, оживлённо обсуждая купленные в Европе автомобили, интересуясь ценами и ухмыляясь, видно прикидывая местные цены. Больше всего они останавливались около машины Капона, явно недоумевая, как это могло быть куплено, и получив объяснение о причинах создавших такую картину, иммитировали сочуствие на лицах. Спустя день на борт поднялся мужичок, спрашивавший не хочет ли кто продать машины, и кроме Капоне он не сторговался ни с кем. Понимая, что это уже запчасти, он пообещал Капону 200 долларов, и Капон не веря в улыбнувшуюся ему снова удачу, с радостью согласился. Он попросил капитана позволить ему списаться в Вентспилсе, вместе с практикантами, кто не покупал машины. Капитан пошёл навстречу и купил ему билет на поезд. Капон сходил в местную таможню с мужичком, там они оформили транзит на автомобиль, заявив, что Капон последует на нём в Россию. С этим транзитом, Капон на буксире выехал за ворота порта, получил 200 долларов, и на следующее утро, забрав справку о плавании и остатки причитающихся ему денег, отбыл на поезде в Питер. Так завершилась его практика, полная провалов, падений и подъёмов, игры случая и фортуны, отобравшей и вернувшей ему его деньги, оставив его финансовое положение на приемлемом для практиканта уровне.

Vladimir G