Таможенник и Добро

Предположительно, Первый Таможенник родился на свет сразу вскоре появления Первого Моряка Загранплавания. Говорят, родился он от Зависти и Любопытства.  Родители долго думали, как назвать свое неожиданное чадо. Потом увидели, что растет Таможенник, и так и назвали его. Какое духовное наследие могли оставить такие родители своему ненасытному детищу? Однако, помимо двух родительских, подросший ребенок обладал еще и другими, не всегда самыми лучшими качествами. Так он и вырос, с одобрительной поддержкой государства, да и всех государств в мире.

Откуда взялось это странное слово: «Таможня»? Возможно, дело было так. Возвращалась из зарубежной поездки молодая барышня с сыночком, мальчуганом  лет пяти в матросском костюмчике. Скажем, поездом возвращалась. На границе в купе вошли строгие таможенники (тогда они еще так не назывались), произвели досмотр и ушли себе, а поезд дальше поехал, по просторам родины. На следующем полустанке в купе ввалился дядька с туго набитыми сумками. Поставил их в проходе и сел на диван, отдуваясь и утирая лоб платочком. Мальчик некоторое время с интересом разглядывал дядьку и его поклажу, а затем соскочил с маминых колен и полез в дядькины сумки.
- Эй! Малец! Ты что ж это делаешь? – ошалело возопил попутчик, - Разве можно в чужие сумки лазить?!
- Можно, - поднял чистые глазенки мальчик.
- Это как же – можно? Это почему же – можно? – вылупил свои мужик, поочередно таращась то на малыша, то на его опешившую от стыда мамашу.
- А вот так – можно: мы когда границу проезжали, приходили дяденьки в фуражках; им интересно было, и они все сумки смотрели. Чужие. Вот и мне интересно – что у тебя в таких больших сумках.
- Ишь ты! Это там – можно! Там можно! А тут – нельзя! Нехорошо это.
Понял ли мальчик, почему, но одно ему врезалось в память: «Там можно, а тут – нельзя». Видимо, аналогичные истории происходили часто; отсюда и пошло –  «Таможня», в смысле – там можно.
Англичане, к примеру, свою таможню называют «Custom».  Это в переводе значит – «Обычай; то, что заведено, общепринято, положено». Видимо, английским малышам попутчики-джентльмены и мамаши так объясняли в подобных ситуациях. Так, мол, там положено. Обычай таков.
Вот так и пошло – за то, что одним можно, даже положено – других по рукам бьют.

Крылатое выражение «Таможня даёт добро» знают все. Однако любой моряк легко вам докажет его справедливость с точностью до наоборот, и тогда получается: «Таможня добро отбирает». За всю историю своего существования, таможня отобрала столько добра, что не поддаётся исчислению. Случаев же, когда таможенник дал своему кормильцу-моряку хоть самую малость какого-нибудь добра – истории неизвестно. Очевидно, дитя Любопытства и Зависти уверено, что величайшее добро, которое оно способно  дать – это разве что не забрать добро у моряка, его привезшего. Но согласно глубоким личным убеждениям таможенника, такое добро является и величайшим злом, на которое он пойти не способен. Ну и.. так вот получается.
Таможенник чрезвычайно любопытен. До неприличия. Страдая этим наследственным недугом, он лезет на судне во все мыслимые и немыслимые места, порой даже в такие, откуда вылезти потом физически невозможно. Но – лезет. И даже вылазит обратно, зачастую с печатью крайнего разочарования на лице. С привычностью бомжа  он может запросто переворошить, к примеру, мусорное ведро в вашей каюте. С детской непосредственностью порыться в ящике для грязного белья. И конечно, с легкостью Попондопуло из старого фильма с удовольствием выпотрошит ваши сумки и чемоданы. Если ему что-то понравилось из привезенных вами вещей, он начинает лихорадочно вспоминать, под какую статью безразмерного таможенного кодекса или перечня эту вещицу можно подвести, чтобы сразу же забрать. В такие минуты он напоминает старый вокзальный справочный автомат – нажимаешь кнопку, и – хлоп, хлоп, хлоп, хлоп – перелистываются таблички с расписаниями в поисках заданой информации.
Как-то в порту Усть-Дунайск, в советские еще времена, таможенник, посетивший мою каюту, увидел стопку сложенных возле магнитофона аудио кассет с записями иностранного производства.
- Эх, Михалыча на тебя нет, - мечтательно заметил он.
- А что Михалыч? – осторожно поинтересовался я.
- Меломан он у нас, - с любовью пояснил таможенник, - Кассеты как увидит – ум теряет! Был бы Михалыч – уже бы ты со своими кассетами распрощался. Он их знаешь, сколько собрал? Тебе и не снилось!
- А-ааа, - уважительно протянул я, думая о ловком таможеннике-меломане Михалыче, сколотившем огромную фонотеку из конфискованных у моряков кассет. Как он молится истово на с любовью вывешенный на стенке «Список Музыкальных групп и исполнителей, запрещенных к ввозу на территорию СССР», существовавший ещё в те времена, хотя под конец уже и не актуальный и другими таможенниками игнорируемый.. А поскольку в том списке запрещены были практически все группы, бедный Михалыч лишился пополнения своей коллекции  только из-за того, что сегодня не его смена.

В портах Грузии таможенник, заходя в каюту моряка, любил спрашивать:
-     Ну, што прывёз?
- Да вот, - начинал мусолить морячок, - Жене тут.. детишкам... Братишке сувенирчик..
- Да нэ-ээт, МНЭ што прывёз? – терпеливо-великодушно пояснял таможенник.

Это очень сближало его с моряками, делая как бы членом всех моряцких семей.
  То есть, покупая подарки в заграничном порту, ты должен не забывать всех своих родных: жену, детишек, маму, бабушку, грузинского таможенника...
..............................

Один молодой капитан рассказал мне о пикантном  случае, имевшим место в бытность им ещё более молодым третьим помощником на одном пассажирском теплоходе.

Вечером накануне прихода в родной порт, в его каюте собралась веселая компания – праздновали очередное возвращение на Родину. Утром после швартовки каюта носила богатые следы прошедшего празднества – пустые бутылки из-под водки под столом, пепельницы, полные окурков, тяжелый похмельный дух и так далее. Сам же помощник томился естественными в таких случаях муками похмельного синдрома. Голова гудела от помех и шумов, подобно плохо настроенному радиоприемнику. Он стойко переносил стрададания, лежа одетым на своей кровати, когда в каюту вошла строгая женщина-таможенник. Окинув каюту и лежащее на кровати тело брезгливым взором, выдавила из себя высокомерно:
- Ну. Что везете?
- Ничего, - слабо просипел страдалец.
- Ничего? – глаза таможенницы холодно блеснули. Молодой штурман ей  сразу не понравился. Не как мужчина, а как моряк. Что, впрочем, было естественно. К тому же, хам, не потрудился вскочить с кровати и принять виновато-подобострастный вид, который хоть немного мог смягчить неприязненное отношение к нему. Придется проучить наглеца. По всей форме, чтобы запомнил. Я ему покажу «ничего». Хоть что-нибудь, да найдется.
Фрау Хельга, как её сразу окрестил в своих тяжелых мыслях третий помощник, была женщина статная и властная, хотя и не хватало ей фуражки с высокой тульей, стека и петлиц с черепами. Она  медленно, величаво внесла себя и поставила посреди небольшой каюты.
- Поднимите диван! – приказала гордая фрау, решив начать традиционно – с дивана. Известно, что каютные диваны имеют под съемным сидением пустое пространство, которое  моряки заполняют разным барахлом.
- Вам нужно, вы и поднимайте, - нагло ответствовал  болезный штурман.
- ЧТО?! Я, в конце концов – женщина!
- Я вижу таможенника...
- Ну хорошо, - угрожающе прошипела Хельга. Сейчас этот наглец протрезвеет и сразу поймет свои ошибки, но будет поздно. А пока... ладно, диван можно поднять и самой. К тому же, нежелание поднять диван у моряка может быть вызвано и гораздо более важными причинами... Вполне возможно, что там...Она решительно наклонилась к дивану. Даже слишком решительно, потому что вдруг громко и отрывисто пукнула.
Существует много способов, используемых воспитанными людьми, чтобы сдержать смех. Можно задержать дыхание и усиленно начать думать о чем-то серьезном, прикусить до боли губу, наконец, зажать нос и рот и отвлечь свои мысли. Третий помощник, хотя и не был невоспитанным, но был с будуна; и ни одним из способов даже не подумал воспользоваться. Он просто бесцеремонно заржал.
Такой конфуз не входил в планы фрау Хельги. Более того, он в них не вписывался никоим образом. Напротив, он сводил всю карательно-воспитательную акцию на нет. Оставалось только сворачивать всю операцию и ретироваться, ибо...ибо  её женский разум, пораженный внезапным стыдом, отказывался выдать четкую инструкцию, как действовать далее в подобной ситуации. Разве что убраться поскорее от стыда подальше. К тому же, она чувствовала, что густо покраснела, а это тоже...неприятно. И дабы скрыть это, а также выдержать паузу, сконфузившаяся таможенница не спешила выпрямляться. Лихорадочно обдумывая свое дурацкое положение, она приподняла диван и рассеянно принялась шарить под ним рукой.
Третий помощник вспомнил, что находилось под диваном. Вечером кому-то из гостей стало плохо и тут же стошнило прямо на пол каюты. Бедолагу стали корить за испорченный вечер и сунули ему в руки тряпку, чтобы утер за собой. Прежде чем вырубиться, гость добросовестно отер с палубы свои бывшие внутренности и с присущей пьяному человеку нелогичностью закинул мерзкую тряпицу под диван. На том вечеринка сразу и закончилась, все разошлись, а сам третий помощник рухнул спать, борясь с желанием повторить подвиг перепившего гостя.
Вот на эту тряпицу и набрела рука таможенницы. И более того, повинуясь неосознанному инстинкту схватила и извлекла на свет. Вид был омерзительнейший, а ощущение и того ужасней. Судорожно дернувшись, штурман взвыл в новом приступе хохота, а потерявшая величавость таможенница лишь гортанно вскрикнула и, отшвырнув тряпку, быстрее собственного визга покинула помещение.
Таможенный досмотр судна окончился, и все таможенники собрались в салоне подписать приличествующие формальностям бумаги. Капитан позвонил третьему помощнику, чтобы тот принес еще пару экземпляров «Судовой роли». Едва войдя в салон, помощник встретился взглядом с горе-таможенницей и снова зашелся в неудержимом хохоте под недоуменными взглядами властей и капитана....
Ну и как прикажете любить после такого вот таких вот гадов?
Хотя возможно, изначально таможенники даже любили моряков, как дети любят конфетки, шоколад или мандаринки.
Или еще тот классический случай... Когда некий моряк, очевидно, обдумывая новый способ провоза контрабанды, решил опробовать его, так сказать, методом приближенным к реальной обстановке. Иначе чем объяснить то, что перед таможенным досмотром в порту он взял тяжелую, 24-х килограммовую гирю, вывесил её за иллюминатор, погрузив в воду на длинной, толстой и прочной леске, свободный конец которой привязал к крепежному болту иллюминатора?
Таможенник, зашедший к нему с досмотром, обладал наметанным глазом и такая мелкая деталь, как леска, исчезающая за иллюминатором не ускользнула от его внимания. Ничем не выказав охватившего его возбуждения, смешанного с азартом и охотничьим инстинктом, он  лениво подошел к приоткрытому иллюминатору и вроде невзначай заметил леску.
- Никак рыбку ловите? – ехидно поинтересовался бдительный таможенник, пристально глядя прямо в глаза хозяина каюты. Что-то в глазах моряка выдавало ему, что на этот раз на крючок попадется не рыбка, а кто-то другой... Допрыгался, контрабандюга. Не на того напоролся.
Попробовал потянуть одной рукой – ничего себе! По-крупному работает парень. Не мелочевка какая-нибудь. Сняв фуражку, Бдительный принялся выбирать леску. Это был нелегкий труд, и работа проделана огромная. Пот пропитал рубашку и даже форменный китель, который надо было сразу снять, а то потом руки леской заняты. Пару раз тяжелый груз чуть было не сорвался вниз, но неимоверным усилием рук и воли удалось леску удержать. Казалось, леска перережет ладони, оставив инвалидом при исполнении служебного долга. Кровь гулко пульсировала в висках, но он упорно продолжал тянуть, сантиметр за сантиметром, миллиметр за миллиметром, эту чертову скользкую, тугую, как струна леску в потных, ноющих от боли ладонях. Скоро прозвучит последний аккорд! Двадать долгих минут продолжалась неравная борьба доблестного таможенника с ... с...с коварным врагом. Притихший настороженно морячуга даже предложил свою помощь.
- Стой где стоишь! – прохрипел таможенник. Эти штучки известны –подойдет помочь, по леске – бритвочкой – и пойдет контрабанда на дно, унося с собой статью и обвинение. Здесь главное как раз не подпустить контра бандита к грузу, не дать уничтожить улику. И когда, наконец, в иллюминатор заглянула черная мокрая гиря, Бдительному показалось, что она расплылась в наглой, насмешливой улыбке, словно рожа южноафриканского негра.
Надеяться, что она внутри золотая, подобно Паниковскому, он уже не смог. А подлый морячуга нагло, широко  улыбался вместе с гирей. И еще много-много морячуг улыбались, а то и ржали позже, с удовольствием слушая эту историю.
Можно сказать, во времена советские Таможенник был, в общем-то, доволен жизнью. Воодушевляло осознание собственной полезности  обществу – в нелегкой борьбе с проникновением враждебных джинсов, маек, косынок, очков, часов и многого чего другого на наш могучий соц рынок. Кое-что перепадало и самому – в общем-то, хватало. Одно огорчало – все время казалось, что Моряк живет все-таки лучше. Ты-то хоть и отбираешь – а  он-то все-равно привозит. Везет, гад, и везет... Поэтому с легкостью, с какой ребенок ломает неполюбившуюся игрушку – ломались порой судьбы моряков, носителей чуждой рыночно-спекулянсткой идеологии.
Много соленой морской воды утекло с тех пор. Времена поменялись. Моряк перестал возить. Разбежался по иностранным флотам. В порту таможенник заскучал. И поспешил перебраться в аэропорты, на железнодорожные и автомобильные границы появившихся в изобилии Родин, вместо одной старой. Осмотрелся на новых местах и увидел, что это тоже хорошо. Ещё как хорошо! И Моряк любимый – вот он, тут как тут! Правда, вместо джинсов с платочками он теперь повадился деньги возить. Хорошие деньги, доллары.

С умилением вспоминаю свое прибытие в родной одесский аэропорт после очередного семимесячного контракта.  Получив багаж и заполнив декларацию, я радостно вздохнул – в дверях уже махали мне встречавшие жена с сынишкой – и бодро направился к добродушного вида тётеньке таможеннице. Окромя денег ничего неположенного я не вёз, да и деньги к неположенным вещам не относятся.
Это очень расстроило тётю. Уж она бедная, рылась-копалась в моих сумках. Вздыхала, сопела, кряхтела. Денюжки мои кровные два раза пересчитывала. Вот беда – все в пределах нормы. Придраться не к чему, а отпускать не хочется. И тогда она взмолилась:
- Ну, дай двадцать долларов! Дай, а? Ну, дай. У тебя ж их вон сколько. Дай двадцать. А? Дай!
- С какой стати, тетя, должен я тебе давать двадцать долларов?- опешив, осведомился я.
- Ну дай! Все дают, ну. И ты – дай! Двадцать. А то не пущу ведь, опять сумки смотреть буду – задержка это; а тебя вон уж сынишка малый заждался. Ты ж столько в морях болтался, неужели тебе не хочется поскорее малыша своего обнять? Ну, дай! Двадцать.
Я посмотрел на неё и вспомнил про мерзкую тряпку из под дивана пьяного штурмана. Уж больно тётя мне её напоминала... А может это и была фрау Хельга, только утратившая былое величие после памятного случая...

Совсем я не хочу осквернить память великого русского Таможенника Верещагина. Не всякий таможенник плох. Что поделаешь, если такие попадаются. Но и не всякий Моряк – Абдулла...
Приведу напоследок хороший пример, слышанный мною. Правда, и он из старых времён.
Такова уж была традиция – выпивать за приход в родной порт. И коль приход приходился на утро – выпивали с вечера. Не пить же с утра, в самом деле...  Вот и начальник радиостанции отмечал накануне. А проснулся – уж таможня на борту. Стучится по каютам. Начальник, дядька уже в годах, почесал удрученно затылок, обводя затуманенным взором каюту. Вроде, нормально всё. Вот, разве... Вспомнил он про дюжину приобретенных на продажу люрексовых косынок. В нормативы эта дюжина не вписывалась. Запихнул он её, не долго думая, за пояс и пиджак надел. Тут и таможенники пожаловали. Покрутились, посмотрели, оглядели хозяина каюты и тут же заприметили подозрительную выпуклость на теле радушно улыбающегося начальника.
- А тут что у вас? – поинтересовался один.
- Где? – изумленно выпучив глаза, выдохнул начальник.
- Да вон, на поясе. Под пиджаком.
Начальник, сохраняя искреннее изумление на отекшем лице, поспешно расстегнул пуговицы пиджака. Из-за пояса предательски свисали яркие концы контрабандных косынок.
- Ну, и что это такое? - подобрался таможенник.
- Подсунули! – заполошно взвыл старый морячуга, выкатив на таможенника честнейшие глаза.
Таможенники, все-таки, одесситами были. Юмор ценили. Посмеялись только и ушли. Даже косынки не забрали.
Вот так. А вы говорите....

А пока – трудись, моряк. Заколачивай деньгу. И помни – ждут тебя на берегу жена, дети, родители старые и верный таможенник.

© Georgiy Almarov

Назад